Многие ремесленники уже сами напрашивались на встречу с генералом, сами предлагали ему долю в прибыли, лишь бы он и их чему-нибудь научил. И с каждым Ли Чжонму старался заключить договор. Но иногда и отказывал.

«Странно, — изумлялся Гванук, услышав об очередном отказе. — А я думал, в волшебной стране для всего найдется свой секрет».

Надолго в Дадзайфу выбрался генерал только тогда, когда «в гости» приехал Хисасе. Даймё, с помощью чосонских друзей, враз ставший сильнейшим князем во всей провинции, снова выглядел так, будто, наоборот — лишился всего и вот-вот отправится в изгнание. Либо, что более соответствует местным традициям, будет специальным ножичком вскрывать свою плоть.

Оказывается, Хисасе не знал, что ему делать с замком Аябэ, который он получил от старого генерала «в подарок», и сам хотел преподнести в подарок своему господину Сёни.

— Так, в чем же дело?

— В том, что всё мы здесь открыто выступили против Северного двора. Как мне теперь заявиться к сюго Мицусаде? Как я поклонюсь ему, если всем объявил, что служу другому государю?

Ли Чжону задумался.

— Так, возможно, как раз замок Аябэ и станет отличным поводом поговорить с ним о выборе императора? И хорошим аргументом, чтобы Мицусада Сёни сделал правильный выбор. Ты поклонишься господину замком и целой провинцией, которая больше не заигрывает с чужаками Оучи и готова вернуться к исконным покровителям. Но, в свою очередь, и ему нужно вернуться к исконному и законному старому владыке — Го-Камеяме из Южного двора.

— Ты предлагаешь ставить ему условия?

— Это как сформулировать. Со всем почтением покажи ему, что власть над всей провинцией Хидзен вот она, в твоих руках. Со всей тактичностью сообщи, что вся провинция искренне служит Южному двору. И намекни, что одного без другого быть не может… Только не делай это сам! Пошли кого-нибудь из надежных людей — Садаку, например.

Хисасе думал долго.

— Нет. Если уж делать — то самому. Это мой путь, моя честь. Страшный позор — перекладывать миссию на кого-то другого.

Мацуура не закончил, что и славой, в случае успеха, он ни с кем делиться не хотел.

Вот с такими мыслями, окрыленный идеей квадратный самурай и уехал домой — готовить посольство на север. А Ли Чжонму углубился в свои дела. Тем более, что никто не мешал. То ли из-за зимы, то ли по иным причинам, но Оучи после неудачного похода совершенно затихли. Не возмущались и Отомо, которых выгнали из Хакаты. Купец Ёсихиро, правда, признался, что в городе немало лазутчиков Отомо, которые пытаются подкупить первых людей, чтобы те прогнали чосонцев прочь.

— Я разговаривал с двумя, — честно признался купец. — Но им совершенно нечего предложить нам. Кроме денег.

Оказывается, Ли Чжонму невероятным образом угадал, чего же на самом деле жаждут торгаши. Гвануку раньше казалось, что этих людей только их мошна и заботит. Но, получается, им потребно нечто иное. Нет, о мошне они думают всегда! Но какой смысл от тугого кошелька, если ты никто, если завтра придет даймё и запустит лапу в твой кошелек, а послезавтра враждебный сюго просто спалит половину города. И некому предъявить, не у кого искать защиту.

В общем, зима шла на диво спокойно. У полковников — с Аритой их теперь стало шестеро — даже возникла мысль: а не пора ли пойти уже на замок Асо? Чтобы сюго Кикуче поверил уже в сторонников Южного двора и присоединился. Ли Чжонму в сомнении жевал губу и бросил неопределенно:

— Собирайте сведения о враге. Много ли у Асо сил, есть ли надежные соседи-союзники? Что из себя замок представляет, как его штурмовать? Насколько это боевой клан и есть ли опытные генералы? Какой путь удобнее: по суше или по морю?

Много было вопросов. И часть из них так и осталась неотвеченными.

Потому что ясным холодным утром в гавань вошел большой корабль с черными ромбами клана Сёни на флагах. Смело и гордо пришвартовался он на самом видном месте, а сошедший на берег сановник потребовал свести его с чосонским генералом Ли Чжонму. Рекомый, по счастью, находился неподалеку на Ноконошиме. Хирата Ёсихиса быстро вызвал генерала в город, и вскоре все они собрались в храме Хакодзаки, который всё чаще использовался для высоких совещаний. Сановник — благолепый мужчина с короткой бородой и насыщенной сединой в волосах — с многократными поклонами подошел к хозяевам и заученно произнес:

— Мой господин Мицусада Сёни повелел мне передать следующее. Призывы чосонского чужака Ли Чжонму служить лжеимператору являются ложью и изменой. Только Северный двор осеян божественной благодатью, только Сёко — истинный император нашей страны. Каждый, кто оспаривает это — да будет предан казни. Изменник Хисасе Мацуура уже пленен и дожидается правосудия. Чосонцев, вторгшихся на наши земли, ожидает тоже самое. А ежели они будут сопротивляться — то еще более страшное наказание. Примите это и умоляйте о пощаде.

Вельможа снова поклонился и достал из-за пазухи безумно дорогого халата свиток.

— Здесь вышесказанное записано собственноручно сюго Мицусадой Сёни.

Один из стражей принял свиток и вручил его генералу.

— Позвольте добавить еще от себя, — мягко, будто, разговаривая с детьми, улыбнулся посланник. — Возможно, это поможет вам принять верное решение. О смуте на Тиндэе стало известно сёгуну Ёсимоти Асикага. Поскольку Оучи с умиротворением Хакаты не справились, опора империи направил на остров Мицуёри Сибукаву с войском — ибо священный долг наместника поддерживать здесь порядок. В наши ряды призваны также воины Отомо и Оучи. Насколько я знаю, у обоих этих кланов есть причины не любить вас.

Вельможа снова максимально вежливо поклонился.

— На этом я умолкаю и удаляюсь… Если мне не будет в этом препятствий.

Ли Чжонму и Ёсихиса переглянулись.

— Это конец, — одними губами прошептал хакатский торговец.

— Это только начало! — улыбнулся генерал Ли.

Пролог

Который подлый автор сделал эпилогом

Даже здесь, в казармах 2-го артиллерийского, летний Прованс просто-таки затапливал воздух цветочным благоуханием. И даже в эти смутные времена. Молодой невысокий капитан подошел к окну, распахнул его пошире и глубоко вдохнул. Лето 1793 года было уже на исходе. А вот беды молодого капитана и не думают заканчиваться.

Он снова шагнул к скрипучему столику у стены, откинул крышку чернильницы и обмакнул изрядно покусанное перо. Две рваные строчки завершились ничем: ни восклицательного знака, ни банальной точки. Потом вдруг капитан схватил бумагу, смял ее в отчаянном жесте и швырнул на пол.

Вздохнул с горькой усмешкой.

— Не стоит мне так транжирить…

Подхватив бокал с вином, он сделал глубокий глоток, сморщился от дешевизны напитка, но тут же выпил еще. Явно не первый свой бокал за сегодня. В этот момент краем глаза юноша заметил, как в распахнутом окне мелькнула какая-то тень. Капитан моментально подхватил со стола заряженный пистолет (не так давно он принял решение, как истинный воин, постоянно держать заряженное оружие возле постели — даже ночью) и навел его на оконный створ.

— Ой-ё-ёй! Кажется, я заглянул в неудачный момент.

Сказал кот. Офицеру захотелось перекреститься. На подоконнике сидел большой, непозволительно жирный кот. Черный. Его морда исказилась в гримасе испуга. Причем, гримаса нарочито наигранная, театральная. И юноша мог поклясться, что только что говорил именно он!

— Слуга дьявола, — скорее брезгливо, нежели испуганно пробормотал капитан. — Еще и ты притащился ко мне.

— Ну, почему же сразу слуга дьявола? — мягко возмутился кот.

Нет, действительно, это говорил кот! Разумеется, на звериной морде нельзя различить артикуляцию, но она шевелилась каким-то странным образом, и это шевеление явно сочеталось с исходящими словами.

— Вы из-за цвета, мсье? — продолжало животное. — Но будьте любезны, вглядитесь внимательнее: у меня белые «тапочки» на лапках. И манишка. Я не слуга тьмы, нет-нет! Скорее, во мне сочетаются обе стихии. Я, словно, инь-ян…